В гостях у Шведской Пальмы сестры Вера и Елена Ефрон, имеющие немалый опыт ведения дел в Швеции. История их взлетов и падений описана в книге «Aktiebolaget Rysk Roulette», вышедшая в 2003 году в их собственном издательстве Efron&Dotter AB. Мы пригласили их в офис Шведской Пальмы и, совершенно неожиданно оказалось, что в этом же самом помещении десять лет назад размещался их первый офис, так что первые минуты нашей беседы были посвящены обсуждению изменений планировки, произошедших за эти годы. Когда же наше возбуждение слегка улеглось, мы приступили к самому интервью.
Вера Eфрон: Да, это был наш первый офис до 1994 года. Мы начинали вдвоем с Леной, но потом дело расширилось, мы наняли еще двоих, в этом офисе нам стало тесновато, и мы сняли большее помещение на юге Стокгольма в районе Södermalm. Собственно говоря, именно с этого момента началась наша кампания, которую мы назвали «Русская рулетка». Я думаю, еще в первом офисе мы подписали нашу первую сделку с Санкт– Петербургом по продаже шведской ржи. Рожь в Швеции очень высокого качества, по всем параметрам она лучше, чем немецкая и русская, и за счет этого из нее получается больше муки. У нас был очень выгодный контракт и, в общей сложности, мы продали 15 кораблей ржи.
Михаил Любарский: Давайте все–таки по порядку. Расскажите немного о себе.
 | ВE: Мы родились в Сибири. Наша бабушка жила в деревне Родина Родинского района Алтайской области, а мама работала геологом в Томском государственном университете. В геологических партиях в Сибири работали, в основном, бывшие зэки и однажды партия, которую возглавляла мама, встретилась с другой геологической партией, в составе которой был наш будущий отец. Отец отбыл срок по политической статье и постепенно спивался. После знакомства с мамой он бросил пить и поступил учиться на геологический факультет. Когда же после отбывания ссылки у него появилась возможность уехать, он собрал вещи и вернулся в Ленинград. Мама осталась с нами одна. Но она была очень сильная, не пала духом, тянула нас, отдала в хорошую английскую школу, потом мы поступили в университет. Я хотела быть геологом, а Лена никем не хотела быть, она, наверное, была диссиденткой с момента рождения. Еще в детском саду она вслух говорила, что это не детский сад, а концлагерь, все воруют, а детям дают не еду, а отбросы. На воспитателей плевала (в буквальном смысле). |
Бабушка была верующим человеком, соблюдала все религиозные обычаи, в доме не разрешалось говорить «плохие слова». Потом мы поехали учиться в тот же Томский университет, где учились мама и отец. А потом всеми правдами и неправдами перебрались в Ленинград и окунулись в диссидентскую деятельность, устраивали демонстрации, распространяли литературу: Солженицына, Сахарова и других. Так продолжалось пока я, окончив университет, не уехала с мужем в Крым. Лена осталась в Ленинграде. Никакого геолога из нее, разумеется, не получилось и Лена открыла свою подпольное швейное предприятие - это же было до Горбачева. Потом многих из нашей компании посадили. Я с мужем жила в это время в Крыму, меня это не коснулось и многие подумали, что я как–то причастна к этим арестам. Было очень неприятно… Когда они вышли из тюрьмы, мы встретились… Короче, очень больно об этом вспоминать… Потом Лена начала искать возможность уехать, ей сделали приглашение, и она приехала сюда и попросила политического убежища. Ей его дали буквально через полтора месяца. Потом она сумела меня перетащить.
МЛ: Какой это был год?
ВЕ: 1988–ой. Перестройка только начиналась, сразу после ее отъезда к нам повалили все эти молодчики в сереньких костюмах, кричали, что она диссидентка и враг народа, пытались выяснить, где она скрывается, и кричали, что мы сейчас вас всех посадим. Потом стало посвободнее, мне дали разрешение на выезд, и мы всей семьей уехали. Я оказалась в лагере в Söderfors и там начала свою новую жизнь. А Лена жила здесь в Skärholmen.
Я закончила здесь университет еще раз, кафедра шведского языка. Затем мы открыли частную фирму под названием… Знаете, несмотря на законченный университет, ошибки в нашем шведском языке все равно были и мы назвали фирму Rysk-svensk handelsexpert, что звучит очень даже не по-шведски. В общем, как назвали «по–иммигрантски», так оно и осталось.
Я заполняла разные бланки и думала, что же нам делать, где искать какую–либо поддержку. Меня никто серьезно не воспринимал, советовали открыть лучше сосисочный киоск: «Да что ты, какой консалтинг, какие переводы? Кто тут занимается бизнесом с Россией?» Это был 1991 год, когда вся Швеция начала быстренько осыпаться, как елочка после Нового Года, начинался кризис. Сначала отпустили крону, ренту подняли на 500% за один день, недвижимость сразу упала в цене, банки все повисли.. Темнокожим иммигрантам стали кричать «Убирайтесь домой!», но у нас все–таки волосы посветлее и глаза голубые, и я такого ни разу не слышала, ничего типа «Проклятые иммигранты, убирайся отсюда»… Кроме того, у нас было свое дело, ничьи рабочие места мы не занимали…
Павел Месолик: То есть у русского человека в Швеции своеобразная мимикрия?
ВЕ: Да… Меня до сих пор спрашивают иногда: «Вера, ты имеешь отношение к русской мафии?», на что я всегда отвечаю «Конечно!». Глупо что–то отрицать, легче сказать «да» и человек сразу отвязывается.
Тяжелее всего было начинать. Так как в наших консультациях никто не нуждался, то я подрабатывала в больнице, в отделении с парализованными стариками. Сначала мне дали работу на лето, потом временно замещала другую нянечку... Я продолжала учиться и работать, у фирмы тоже появлялись иногда клиенты, но основная работа была в больнице. Потом потихонечку, потихонечку дела у фирмы стали идти все лучше…
| Страшно было приходить утром на работу, ведь надо было придти и что–то делать, каждый день искать что–то новое. В один из таких дней мне повезло: в соседнем районе Gimo (100 км от Söderfors) начали строить порт для связи с Финляндией, это был для нас первый мостик в Россию. Порт строили два частных предпринимателя, я набралась наглости, позвонила и договорилась о встрече. Они заинтересовались и предложили мне следующее: открыть свою контору в создающемся центре предпринимательства, но с одним условием: у нас должно быть акционерное общество, а не частная фирма. Я им ответила, что мы бы с удовольствием, но у нас нет уставного капитала – 50–ти тысяч крон, банки не дают. И ревизора тоже нет. Они ответили, что дадут нам деньги на два года, под проценты. Мы согласились и я каждый день из Söderfors’a ездила туда. Потом Лена сняла этот офис и мы перебрались в Стокгольм. |  |
МЛ: Кто у вас в семье главный бизнесмен?
ВE: Безусловно, Лена. Если бы она меня не толкала, я бы до сих пор сидела дома с мамой и писала бы диссертацию по геологии, думаю, уже докторскую. Я ведь работала геологом семь лет, написала кандидатскую, но не успела защитить – уехала. Сама бы я никогда бизнесом не занялась и никуда бы не уехала. Лена ненавидела там все. Пока она сидела дома – все было нормально, но как только она выходила на улицу, например, в булочную, ее начинало трясти. Она покрывалась пятнами и кричала: « Ненавижу!». Потом она уехала, а так как мы двойняшки и друг без друга жить не можем, то я не смогла остаться дома и перебралась сюда. Если мы не видимся какой–то день, то разговариваем друг с другом по телефону раз десять.
Свою карьеру писательницы я начала еще до отъезда, собирала материалы о художниках–авангардистах, которые были замучены, расстреляны или просто пропали во время сталинского периода. К сожалению, я не успела издать книгу…
МЛ: А чем закончилась история с акционерным обществом?
ВЕ: Она еще не закончилась… Наш большой бизнес начался в этом помещении. Мы принимали здесь в Швеции на обучение всю налоговую инспекцию России. Я во время пребывания в Санкт– Петербурге познакомилась с начальником международного отдела мэрии, потом его перевели начальником налогового управления области. Он предложил мне организовать его отделу учебу в Швеции. Это было большое дело, организованное на уровне министерства, сюда приехали начальники налоговых отделов милиции Санкт–Петербурга, Москвы и их областей. Мы работали с ними года три.
ПМ: Они приезжали изучать шведскую модель?
ВЕ: Да, а мы им эту модель объясняли. Сами читали лекции и организовывали учебу на стороне. Так, обучая их, мы познакомились со всей здешней системой.
Мы продолжали сотрудничество с Санкт–Петербургом. С Москвой у нас в то время не было никаких дел. Однажды я познакомилась на бирже в Санкт–Петербурге с парнем, который осуществлял закупки ржи для мельниц. Он в свою очередь познакомил меня с одним мельником, и очень долго шли разговоры ни о чем. Водки было выпито столько, что я думала, что сопьюсь. Потом он сказал: «Я с Верочкой уже столько водки выпил, пора бизнесом заняться» и приехал в Швецию. Швеция к тому времени вошла в ЕС и шведский рынок был очень зарегулирован. Очень сложное законодательство, никто точно не знал, как это делается. Нужно было получать квоты, лицензию на продажу в третью страну (Россия считается «третьей страной» для Швеции, так как «вторые страны» – страны ЕС), заплатить за них огромные деньги, получить банковскую гарантию, что эта пшеница будет вывезена, раз в 14 дней были торги и надо было выкрикнуть, а потом сразу забрать, потому что если не вывезешь в определенный момент, то тебя штрафуют по полной цене и, в любом случае, надо было эту сделку осуществить, и только после того продавец выплачивал тебе субсидии. Всё это очень тяжелые договоры, все на английском языке, на шведском вообще не говорили, был выбор из английского, французского и немецкого, ничего не понятно, «число падения Хандберга» и прочая зерновая специфика. Месяца три мы изучали это все по ночам, звонили в Брюссель, в ЕС, весь департамент обзвонили и когда мельник все–таки приехал сюда, мы с ним говорили на одном уровне, а через несколько месяцев я могла на вкус определять, на какой шведской солодовне был сделан тот или иной солод. Правда, никто не знал, что их здесь всего три . На следующее лето меня уже как крупного специалиста пригласили в Москву на международную пивную ярмарку прочитать лекцию по осуществлению закупок через ЕС.
К моменту переезда на Södermalm мы уже имели договора с несколькими мельницами, сделали продовольственную корпорацию. Забавная история произошла как–то на Седьмое ноября. У нас заканчивалась банковская гарантия, заказана инспекция из Швейцарии, а экипаж зафрахтованного нами судна пьянствовал на рейде по случаю праздника. Я тогда в первый раз в жизни связалась по рации с капитаном корабля и уговорила его разбудить команду.
Дела шли прекрасно, несмотря на постоянные проблемы, но это нормально. Мы расширялись, начали продавать окна в Россию, постоянно придумывали что–то новое.
Так как мы работали с Россией, нас держали под бдительным налоговым контролем, и два года все было в порядке. А потом раз… Все остальное описано у меня в книге :).
МЛ: Расскажите все же вкратце, что произошло?
ВЕ: Когда поставляешь на экспорт зерновые, то в ЕС должны получить подтверждение, что зерно вывезено за границу, все деньги выплачены, сделка завершена. «Объединение шведских фермеров» тогда получают субсидии из ЕС и остаются довольны. Так как продукт идет на экспорт, то НДС вообще не платится и «Объединение шведских фермеров» нам продало зерно без НДС. Они сами же и вывезли, чтобы мы не вздумали где–нибудь сжульничать и продать в ЕС, получив таким образом субсидии. Они сами и зафрахтовали корабль, сами довезли до Санкт–Петербурга, разгрузили, там независимая организация SGS подписала, что все разгружено, эти документы были отправлены в банк, потом в ЕС в качестве подтверждения, что сделка завершена. Налоговый инспектор здесь на Södermalm ничего в сделке не понял и решил, что раз замешаны русские, значит что–то нечисто, мол, они зерно здесь сгрузили, НДС, которого не было, себе в карман положили, всех обдурили – русская мафия. Налоговый инспектор сказал: «Я даже разбираться не собираюсь, знаем мы вас, русских!». Таким образом на те миллионы, которые прошли через них (не через нас!), был наложен НДС, составивший полтора миллиона крон плюс штрафы, то есть больше двух миллионов.
Подробнее обо всем этом написано в моей книге, причем не только об этой истории, а вообще – как осуществляются сделки между Москвой и Швецией, отношение к предпринимателю в Швеции со стороны всяких властей, а не только налоговой инспекции.
МЛ: Расскажите об истории издательства «Брокгауз и Ефрон»?
| ВЕ: Начать можно с нашего прапрадедушки, основавшего в свое время знаменитое издательство «Брокгауз и Эфрон». Он умер в апреле 1917 года, а вскоре после этого издательство было национализировано и уничтожено. У нас же никогда не было подобных амбиций, хотя нам неоднократно подбрасывали идею возродить издательство. |  |
МЛ: Вы предлагали ее шведским издательствам?
ВЕ: Честно говоря, мы предложили, но только в черновиках. Мы послали одному издательству две первые главы о моем детстве и о том, как я делала бизнес с Россией. Они загорелись: «Великолепно, пришли нам все, пиши, пиши, давай». Я им выслала все остальное, они почитали и сказали, что как книга это не пойдет, это больше подходит для газет и журналов.
Теперь то я грамотная и знаю, что они всем так говорят, что ни одного писателя в Швеции с первого раза не напечатали. Они заставляют бедных писателей по пять раз переписывать роман и придерживают его. Они не отказывают ему, а говорят: «Ой, как здорово, давай неси», потом они ему говорят: «Ты знаешь, переделай вот это и это» и так держат, пока не поймут, что этот роман у писателя неслучаен, ведь первая книга писателя прибыли издательству не приносит. А вот если он на одном дыхании написал книгу, а потом они его мурыжат, мурыжат, а он уже нищий, ему не на что жить и он просит социальное пособие, но продолжает писать, потому что иначе не может. Вот такого они берут и раскручивают. А дальше уже не важно, что он будет писать. Они берут именно тех, кто будет производить продукцию килограммами.
А мы тогда этого не знали. Мы подумали, что наверняка будет бестселлер, так что мы будем с кем–то делиться? и открыли свое издательство. Теперь мы, оглядываясь назад, понимаем, какое это было явление в узкой издательской отрасли, где все друг друга знают. Разумеется, мы многое делали неправильно. Нужно книгу продавать, пока она еще пишется. Сейчас мы мою новую книгу «Курск» вовсю продаем, предлагаем, рекламируем. Все о книжке должны знать, все должны ее ждать… Книга Панкина пока еще только в переводе, но уже 88 экземпляров куплено, то есть она еще не издана, а люди о ней уже знают и ее ждут.
МЛ: Где можно купить вашу книгу?
ВE: В книжных магазинах, по Интернету. Но я хочу себе сделать комплимент, никто еще прочитав книгу, не остался равнодушен, каждый находит что-то лично для себя. Каждый зависает на чем–то своем, причем все по-разному. Что очень интересно – мужчины старше сорока лет плачут. Я не знаю почему, но еще ни один мужчина, который мне позвонил, не сказал, что он не плакал, а так как у меня нет молодых знакомых мужчин , то я и говорю, что старше сорока. И письма пишут…
Письма читателей это вообще вещь великолепная, звонят, хотят поговорить с писателем. Один пенсионер–полицейский написал на древней пишущей машинке, что он эту книгу читал своей жене вслух, чего не делал уже 50 лет… Книга, вообще, получилась живая, в ней много диалогов. И все кто читал, говорят, что написано очень образным языком, что представляешь все в деталях. Я пыталась написать так, чтобы человек даже запахи ощущал...
МЛ: Почему вы решили писать о трагедии подводной лодки «Курск»?
ВE: В общем-то, это произошло, как говорится, «по заказу издательства».
ПМ: Проводили статистические опросы желающих почитать?
 | ВE: Еще бы! :) Конечно, ведь Путин сказал, чтобы об этом больше не писали, и как будто крышку закрыл. После его высказывания статьи об этом практически перестали публиковаться, причем даже в Швеции, хотя, казалось бы, здесь к словам Путина не должны были бы прислушиваться. Большая политика, большой бизнес. Трагедия людей, которые за свои жизни купили спокойствие высокопоставленных политиков, но это тяжелая тема и я очень переживала, когда писала. Следующая книжка, мы уже придумали, будет называться Småland (название провинции на юге Швеции – прим. редакции ШП). Вот где мы опишем людей, это будут ”Mертвые души”, такие там типажи, такое обилие материала, просто о каждом роман пиши. Småland и Смоленщина очень похожи, те же страшные леса, те же люди кряжистые – я там живу и мне там нравится! |
ПМ: У Вашей книги ”Rysk Roulette” хороший конец?
ВЭ: Нет! Книга заканчивается совершенной трагедией, безысходностью и безвыходностью положения, и многие люди, прочитавшие книгу, писали нам или звонили и спрашивали: ”А что было дальше?”. Мы хотели показать, что происходит, если обычного жителя Швеции подвергнуть унижению, смешать с грязью, растоптать... Мы так книгу и оборвали, потому что хотим показать всю безысходность ситуации. И на самом деле, люди, которые попадали в подобные ситуации, приходили, рассказывали о себе и своих близких, о той трагедии, которая с ними произошла и как сложно вернуться в нормальную жизнь после такого потрясения. Тем более все на виду, человек как бы вычеркнут из жизни – ты не можешь даже в магазин пойти и нормально купить что-нибудь в кредит, ты не можешь устроиться на работу, ты не можешь получить хорошую квартиру...
ЕЕ: Когда книга вышла и нам прислали из типографии авторские экземпляры, я пошла в центральное налоговое управление и попросила передать книгу лично в руки нашему налоговому инспектору Томасу Линдероту с дарственной надписью и благодарностью «за вдохновение и с надеждой на дальнейшее сотрудничество». У меня даже расписка осталась, что он её получил. Я вышла из налоговой, села в машину и заплакала. Потом позвонила Вере и сказала, что теперь я удовлетворена.
ВЕ: Мы хотим донести до читателей, что в шведской демократии, которой здесь все так гордятся, налоговое управление – это место, где презумпция невиновности недействительна, то есть это ты должен доказывать, что ты не «осел». Я обращалась к адвокату, но он сказал: «Положи сначала двадцать пять тысяч мне на счет, и только потом я открою папку с твоим делом… А то я начну работать, а у тебя денег не окажется». Я ответила, что у меня нет таких денег, на что он ответил: «Ну, тогда мне тебя конечно жалко, но я не могу ничем помочь». И человек предоставлен самому себе. Мало того, что он обокраден, растоптан, так он еще не может сам себя защитить, потому что некуда обратиться. А главное - если даже ты сам себя защищаешь, то не получаешь никакой помощи. Если же ты все-таки выиграл, то это не значит, что тебе дадут компенсацию за нанесенный моральный ущерб.
ПМ: Не было мысли написать книгу на русском, для русскоязычного читателя?
ВE: Я много думала об этом, но это была бы уже другая книга. А если ее просто перевести, то лучше это сделать кому-либо другому. Я пыталась один раз написать на русском языке, но у меня не очень получилось. Сейчас в планах детективный роман на русско–шведскую тему.
МЛ: Ну что ж, желаем вам удачи и большое спасибо за интересное интервью.
В библиотеке "Шведской Пальмы" можно прочитать главу из книги Веры Ефрон "Aktiebolaget Rysk roulette" (на шведском языке).
Книги издательства Efron&dotter AB могут купить в шведских книжных магазинах, заказать через Интернет на странице издательства http://www.efron.se/ или найти в библиотеках Швеции.
В Стокгольме:
12:13 2 декабря 2023 г.
